Несмолкаемая песня [Рассказы и повести] - Страница 128

128

Я добьюсь!

И как только я себе это сказал — сразу стало легко. Горький осадок после вчерашнего разговора тоже стал вроде бы рассасываться.

Маринка по-прежнему шла впереди и тихонько напевала. Я не заметил, как и сам начал высвистывать что-то веселое.

Хорош майский лес в солнце!

17

Нынче в самом конце рабочего дня Маринка зашла за мной, и мы заявились домой вместе.

Встретила нас Альбина Альбертовна подозрительно ласково. Не иначе, какой-нибудь подвох скрывается за этой медоточивой ласковостью.

Так и есть. Чтобы накормить милых детей чем-то вкусным, затеяла Альбина Альбертовна какой-то необыкновенный салат, а майонеза — ну надо же, как нарочно, — оказывается, нет, весь вышел. А ей так хочется угостить нас чем-нибудь вкусненьким…

Само собой разумеется, не Мариночке же идти в магазин, да еще вечером. Идти надо мне. Ну, а уж пошел — заодно, какая разница! — надо купить сыра и колбасы «салями», да немножко ветчины, а если не очень жирная — можно и побольше. А еще хорошо бы — заодно же, какая разница! — купить…

Я уже открыл дверь, уже шагнул за порог, а Альбина Альбертовна все еще продолжает наращивать перечень продуктов, которые заодно с банкой майонеза мне следует купить.

Потом мы ужинаем. Салат и в самом деле очень вкусный, как впрочем, и все остальное.

Маринка за ужином как-то к слову вспоминает востроглазую проказницу, которая пугала нас крокодилом на Гоголевском бульваре.

— Пожалейте крокодила!.. — с той же просящей интонацией протянула Маринка. — Ах, мама, если бы ты видела, какое чудо эта девчушка!

Почти сразу же после ужина ложимся. Почитать, поговорить…

И когда мы ложимся, я говорю Маринке:

— А почему бы и нам не завести такое чудо?

— Ну зачем ты опять за старое?! Ты же знаешь…

Да, я знаю, потому что спрашиваю об этом уже не первый раз.

Как поженились, детей иметь было нельзя, потому что еще учились. Но и когда институт остался позади, оказалось, что им, то есть нам, опять детей иметь нельзя, работа у них такая, призвание такое, что дети неизбежно будут помехой.

— Мы же с тобой творческие люди, Витя, и зачем же нам свои творческие замыслы приносить в жертву?! Тем более что мы пока еще так мало успели, нам надо сначала что-то сделать.

— Но ведь я скольких редакторов знаю как мужчин, так и женщин, у которых по двое, по трое детей, — и ничего.

— То — редакторы, а у меня еще и творчество. И оно для меня — это прекрасно знаешь — важней всяких там брошюр о кукурузе… Конечно, мне еще мало удалось напечатать, у меня на счету пока только журнал да женский календарь, но тем более, значит, нельзя себя по рукам связывать…

Ох, уж это творчество! Маринка говорила про небольшой очерк, который опубликовал журнал для крестьянской молодежи, и про статью, напечатанную в женском календаре. В Юлькином салоне статейка эта произвела настоящий фурор. «Представьте, — взахлеб рассказывала собравшимся „талантам“ какая-то насквозь крашенная девица, — купила я календарь, листаю от нечего делать и вдруг вижу — Мариночкина статья. Статья невелика, но ведь это же мильонный тираж! Незаметно-незаметно, а наша скромная Мариночка становится всесоюзной известностью…»

Ох, уж это мне творчество!.. Я как-то стесняюсь говорить про свою работу, что она творческая, работа и работа. А Маринка этим словом так и сыплет. Дурное влияние Юлькиного салона, что ли, сказывается — там это словечко в большом ходу… Оно бы сначала сотворить что-то надо да подождать, как другие сделанное тобой оценят, а уж потом колотить себя в грудь: я — творческая личность. Впрочем, даже и тогда колотить не обязательно.

— Конечно, хорошо бы иметь ребенка — разве я что говорю. Но ведь это значит сколько-то лет вычеркнуть из жизни, потому что, кроме пеленок да манной каши, что ты еще знать и видеть будешь… Ты скажешь: мама. А мама говорит, что и так на ее плечах весь дом и сколько еще можно на нес наваливать.

— А еще она говорит, пока нет детей, только и пожить-то в свое удовольствие, — подсказываю я.

— Что ж, в какой-то степени и это верно…

Пожить в свое удовольствие! Тоже слышу не первый раз. Но что это такое: пожить в свое удовольствие?! Слова одни и те же, но, наверное же, каждый вкладывает в них свои понятия… Самое мое большое удовольствие в жизни — это работа. Работа и Маринка. Может, про Маринку говорить так и не совсем хорошо, но что делать, если она в самом деле мон плезир, как говорят французы, — мое удовольствие…

— А что ты понимаешь под этим? — спрашиваю я Маринку.

— Под чем?

— Ну вот пожить в свое удовольствие?

— Это одним словом не скажешь… — Маринка в явном замешательстве. — Ну, вот есть у меня ты…

Хорошо, а еще что? Молчишь. Оно и понятно. Работа для тебя никакое не удовольствие. Сказать, что большую радость тебе доставляет коловращение в Юлькином салоне, у тебя храбрости не хватит — уж очень мелка та радость.

— Что же еще? Что?

— Ну не знаю… Радоваться жизни. Что-то делать в жизни…

Мне хочется спросить: а что ты делаешь в жизни, — но я удерживаюсь: не слишком ли жестоко?! Маринка же не настолько глупа, чтобы не понимать, что все ее творчество — не больше, как красивое слово, красивая роль, которую она однажды избрала и теперь в меру своих способностей играет перед окружающими и перед самой собой. И если лишить ее этой иллюзии — что же ей останется?!

Минуту-другую мы молчим, и я вдруг слышу мерное посапывание Маринки. Да, она уже спит. Она засыпает, как ребенок, неожиданно и быстро. Вот только что разговаривала с тобой, может, рукой тебя трогала и — уже спит. Спит тоже по-детски — обязательно в какой-то неловкой позе, потому, наверное, и выглядит трогательно-беспомощной. И если днем или там перед сном мы поругались, поссорились с ней, и ложусь я сердитым, может, даже злым на нее, стоит только увидеть ее спящую — вся злость уходит, хочется пожалеть, приласкать этого трогательно-беспомощного ребенка…

128