«Р-р-р…»— рычит она и — тяп Кутенка за ухо.
Ах как он заскулил-заплакал! И не столько от боли, надо думать, сколь от обиды и несправедливости. Ведь он бежал к ней с открытым сердцем — зачем же кусаться?!
Кутенок подбегает ко мне, жалуется. Я его глажу по мягкой шерстке, жалею, ругаю большую дуру Джульбу, и щенку становится вроде бы полегче.
— Мы ее, плохую Джульбу! — приговаривает в утешение псу и Любашка. — Обидела маленького Кутю. Мы ее!..
Кутенок слышит наши угрожающие кому-то голоса и в тон нам тоже начинает потихоньку урчать: хочется показать себя большим, самостоятельным зверем, хочется тоже кому-то грозить, кого-то устрашать.
Любашка убежала в сад, спряталась за ствол сосны и позвала:
— Кутеша! Кутеша!
Кутенок кубарем скатился с моих колен и что есть силы, дважды перекувыркнувшись через голову, понесся на голос.
Любашка перепряталась за елку, за куст черемухи… Началась обычная детская игра в прятки.
Но вот в самый разгар этой игры, за одним из кустов, Кутенок вдруг наткнулся на какое-то белое страшилище. Похоже, птица, но какая она огромная! Какой большой клюв у нее, а на голове вдобавок ко всему еще и красная зубчатая шапка.
«Ko-ко-ко!» — поглядывая сверху вниз блестящим черным глазом, сказала птица, и нельзя было понять, что это значит: угроза или приветствие.
Кутенок замер. А из-за куста появляется еще одна, и страшнее первой: у нее и хвост огромный — длинные разноцветные перья аж кольцом завились, и красные зубцы на голове такой величины, что набок свесились.
И вдруг это второе страшилище как захлопает своими огромными крыльями да как закричит:
«Ку-ка-ре-ку-у-у!»
Какой грозный голосище! Кутенок взвизгивает от ужаса и, поджав хвост, бросается наутек.
Ну и денек сегодня! Всякие неожиданности подстерегают бедного пса прямо-таки на каждом шагу. Все здесь, в этом незнакомом зеленом мире, ново, загадочно, непонятно.
Заявился с улицы Никита.
Завидев Кутенка, Никита, ни слова не говоря, протопал к нему, присел, а потом и лег рядом на траву, нежно обнял пса. Растроганный Кутенок лизнул Никиту в нос, тот счастливо засмеялся и погладил пса по мягкой шерстке.
Любашка нахмурилась и этак значительно поглядела на Никиту. Парнишка, должно быть, понял этот взгляд и убрал руку с Кутенка.
— Он цей? — Это были первые слова, какие мы услышали от Никиты. — Твой?
— Он наш, — ответила Любашка.
— А мозно я его потлогаю?
То же самое спрашивала Любашка у тети Шуры про Рыжика месяц назад.
— Конечно, можно, — раздобрилась Любашка. — Он теперь будет и наш и твой.
Никита по достоинству оценил такую щедрость, потому что, вдосталь наигравшись с Кутенком, сказал Любашке:
— Пойдем, я тебе еактивный самоёт показу.
Судя по доверительному тону Никиты, такой чести удостаивался далеко не каждый.
В дальнем углу сада, у небольшого сарайчика, валялись обрезки досок вместе с худым, без дна, ведром. Но то, что я принимал за кучку досок, оказалось боевой реактивной машиной, а ведро — передней бронированной частью этой грозной машины.
Вот Никита сел в самолет, заурчал — это значит, дал газ, а через какую-то минуту по саду уже гремело:
— Иду на таян!
Оказывается, отважный парень этот Никита! Шутка ли: идет на таран и хоть бы глазом моргнул.
Любашка завистливо глядит на Никиту, глядит, как он лихо проносится мимо нее, разит налево и направо врагов острой саблей (все, даже рубить саблей с самолета, может настоящий горой!), затем сбавляет газ и идет на посадку. Тут Никита натурально отирает пот со лба — так делают все летчики, когда возвращаются на аэродром, — устало вылезает из кабины — еще бы не устать после такого боя! — и тогда только сажает на свое место Любашку.
Я иду в комнату.
Утомленный беготней и треволнениями, Кутенок идет следом за мной. И так слишком много впечатлений за один день!
Домашний мир — это нечто уже обжитое, освоенное. Здесь уже не может быть никаких неожиданностей. Стол, стулья, кровать, Любашкины игрушки — все это сто раз виденное и обнюханное.
Однако и здесь нынче творится что-то неладное. Что это за огненный зверь идет из кухни в комнату? Какие усищи у этого зверя, какой большой хвост и как уверенно, по-хозяйски ступает он своими мягкими лапами!
Кутенок оглядывается на дверь, но я нарочно прикрываю ее, и, значит, бежать некуда. А огненный зверь между тем, только сейчас заметив пса, вдруг выгибает спину дугой, топорщит шерсть и зловеще фыркает, страшно шевеля при этом своими огромными усами. Такое начало не предвещает ничего хорошего, и Кутенок, попятившись к моим ногам, сидит ни жив ни мертв.
— Рыжик! Киса! Поди сюда, — зову я. — Киса!
Кот глядит на меня мудрыми глазами — и ни с места. Богатый жизненный опыт научил его держаться от собачьего рода подальше. Собака, даже маленькая, — исконный враг. Правда, эта собака не гавкает на него и вообще ведет себя более чем мирно, но все же лучше ухо держать востро. Спину, пожалуй, можно распрямить и шерсть дыбом держать не обязательно — это так, но не больше того.
Кутенок тоже понемногу успокаивается: страшный зверь, похоже, не так уж и страшен, как показалось сначала.
Но как, как их познакомить поближе?
Я наливаю в блюдце молока и ставлю его на середину комнаты, поближе к Кутенку. Кутенок привык лакать из этого блюдца и с предосторожностью, правда, но все же подходит к нему: голод не тетка, а пес с утра ничего не ел. Да к тому же он твердо уверен, что если налили в его блюдце — значит, это именно для него.