В конечном счете думали они об одном и том же.
Потемнел, а потом медленно начал высветляться восточный край неба. Загорланили предрассветные петухи.
Что-то им несет новый день?
После недавних дождей день выдался солнечный, веселый.
Зина с Фросей работали на току, насыпали в мешки хлеб из ворохов. Работа не такая уж легкая, а шла весело, за шутками да за смехом и устали совсем не чувствовалось.
В самый разгар этого рабочего веселья к вороху подошли двое незнакомых мужчин, и только-только успели Зина с Фросей обернуть к ним смеющиеся лица, один из подошедших вскинул фотоаппарат и раз за разом дважды щелкнул.
— Благодарю вас!
Девчонки не знали, что надо отвечать в подобных случаях, и обе растерянно молчали. За что, собственно, их благодарить?
А незнакомец с фотоаппаратом, уже обращаясь к своему товарищу, продолжал:
— Шикарный кадрик! Ты погляди, какие у них фотогеничные мордашки — сами в объектив просятся.
И опять было непонятно: с похвалой о них отзываются или с осуждением.
— Так-то так, — сдержанно, негромко ответил товарищ, — а все же надо бы сначала спросить, кто они и что, какие показатели.
— Брось, старик. У таких хороших девчурок не может быть плохих показателей.
Пока они переговаривались, подошел агроном. Тот, которого называли стариком (хотя на вид ему, наверное, и тридцати не было), вытащил блокнот и, кивая на Зину с Фросей, что-то сказал агроному.
— Вообще-то хорошие девушки, — несколько смущенно ответил Юрий. — Хорошо работают. Но лучше все же с бригадиром посоветоваться.
Зине понравился и ответ Юрия, и то, что он смутился. Особенно понравилось, что он про Василия Михайловича упомянул.
Теперь ей ясно было, что за люди стояли по ту сторону вороха. Утром она видела их у конторы с Василием Михайловичем.
— Уж больно не ко времени вы, ребята, прикатили, — открыто-простодушно говорил им Василий Михайлович, сдвигая по привычке козырек фуражки на затылок. — И председатель в отъезде, и мне так-то некогда — зарез…
А тут и появись Юрий. Василий Михайлович весь просиял от радости.
— Да вот же кто вам все покажет, все расскажет — агроном! Грамотей, академик — академию окончил, — ему и карты в руки… Юрий Николаевич, — позвал Василий Михайлович, — займись-ка, будь добр, с товарищами!
Должно быть, сейчас Юрий как раз и «занимался» с товарищами.
Побыв еще некоторое время на току, гости в сопровождении агронома двинулись дальше, на фермы. В последнюю минуту Юрий обернулся и весело так прищурил на Зину и Фросю один глаз: не робейте, мол, все хорошо. Зина улыбалась в ответ: конечно, все хорошо! И думала ли, могла ли подумать она, что именно этот веселый, радостный день окажется самым несчастным днем в ее жизни?!
Отец явился из областного города мрачным, как туча.
— Где Зинка? — спросил он у матери, еще не успев раздеться, забыв поздороваться.
Зина вышла из-за перегородки.
— Видела? — отец швырнул на стол газету.
Зина развернула ее. На третьей странице, под общей шапкой «„Загорье“ выходит на новые рубежи», она увидела многих знакомых людей и себя с Фросей в том числе. Необычно, приятно было видеть свою фотографию в газете!
— Она еще и улыбается! — загремел отец. — Да вас с Фросей не на карточку снимать, а подолы заголить да крапивой по этому месту. Тоже мне герои социалистического труда! Ни стыда, ни совести, выставили свои рожи на всю страницу, скалятся — тьфу!
Фотография, на которой сняты Зина с Фросей была, действительно, крупновата и напечатана посредине страницы, и, может, это в самом деле не совсем скромно. По в то же время чего ж тут плохого? Да и не сами они «выставили свои рожи», они просто-напросто работали на току и — весело было! — смеялись.
— А смотри, мать, что с дояркой Анной Павловной сделали, подлецы, — продолжал отец. — Один достойный человек попал под аппарат, так и того затискали в дальний угол и так-то мелко дали, что не поймешь, с коровой рядом она стоит или с носорогом… Оно, конечно, у этих распустех рожи посмазливее, чем у Анны Павловны, но ведь колхоз-то крепок работящими руками, а не распрекрасными глазами…
И еще одна фотография была напечатана на газетной полосе. На ней агроном стоял на поле с бригадиром третьей бригады и на что-то показывал ему рукой.
— Агроном зачем-то красуется, — сердито тыкая пальцем в снимок, сказал отец еще более раздраженно. — И бригадира не того выбрали. Чем и хорош он, так это разве усами. Усы им, надо думать, и глянулись. «Агроном дает указания бригадиру». Ха! Вранье! Не дает агроном никаких указаний — я даю.
Зина насторожилась.
— А вообще почитать, что тут написано, — продолжал отец, — так председателя вроде вовсе и нет в колхозе, так только, в одном месте между прочим упоминается. Я-то, дурак, стараюсь, ночи не сплю, а оказывается, и так все хорошо идет, колхоз и без меня выходит на новые рубежи, а мне можно в отставку.
Вот оно что! Вон почему так рвет и мечет отец! Зина быстро пробегала текст газетной полосы, и чем дальше она читала, тем яснее ей становилась причина свирепого раздражения отца. В газете очень подробно описывалось, как агроном приехал в колхоз и, как образованный ученый человек, не имеющий практики, начал «срабатываться» с многоопытным практиком — председателем, как затем посоветовал председателю вносить навоз в смеси с суперфосфатом и какой высокий урожай дало удобренное поле. Далее рассказывалось, что агроном настолько «привил у председателя вкус к науке», что тот уже сам предложил на одном поле применить гербициды. И еще о многом было написано, даже о том, какой начитанный человек агроном и кто из писателей ему больше всего по вкусу.